ЦЕНА БОЛЬШЕВИСТСКОГО КОММУНИЗМА

Дабы ощутить действие закона – достаточно его нарушить.

Представьте себе, течет река по своему руслу своим естественным ходом в силу действия закона земного притяжения (имейте в виду закон стоимости в рыночной экономике) – с верховья в низовье... В реке и возле нее водится флора и фауна, здесь же живет счастливый народ.

И тут вдруг...

Находятся некие «мудрецы» которые приходят к выводу, что река, дескать, течет неправильно: «стихийно», «анархично» и, вообще, «несправедливо». Течение реки следует усовершенствовать! Стало быть… Закон земного тяготения взять... – и отменить! Подменив его ручным управлением процесса перетекания воды. – По заранее установленному плану.

И вот... Под «мудрым» руководством этих «мудрецов» мобилизуются народные массы, реку перегораживают плотиной, напротив плотины возводят админздание, которое плотно заполняется правящей бюрократией, народ вооружают ведрами. И... процесс пошел!

В водоеме народ черпает, ведрами, минуя плотину, сносит воду в низовье и сливает... Там черпает – туда сливает... И так непрерывно и постоянно изо дня в день... Над этим процессом, разумеется, огромная масса управленцев... Те указывают народу где черпать, а те – где сливать. Те народ подгоняют, те идеологически вдохновляют, те планируют, те надзирают, те подсчитывают, а те наказывают за невыполнение нормы... Над армией управленческих дармоедов – контролеры, над контролерами – инспекторы, над инспекторами – ревизоры... Над которыми, в свою очередь, свои ревизоры, инспекторы, котроллеры рангом повыше. Главное – контроль и учет!

Что из этой затеи в итоге получится, предугадать не трудно: река обмелеет, флора и фауна погибнет, народ сопьется, руководство развратится, а все вместе деградируют. И теперь, даже если плотину убрать, понадобиться много лет, дабы восстановилось нормальное русло реки, возродились флора и фауна... и народ, счастливо живущий на ее берегах.

Как бы подобная аллегория не казалась дикой, не столь давно мы пережили ее наяву в ходе большевистского эксперимента на полное уничтожение свободы товарно-денежного обращения по закону стоимости во имя мнимой социальной «справедливости». Где имела место принудительная подмена естественно-рыночного товарооборота административно-приказным перераспределением продуктов в ручном режиме: у одних отобрать – другим передать. Минуя рынок, вернее, уничтожив его. Ибо, согласно марксистской доктрине, товарооборот рождает капитализм «постоянно в массовом масштабе», что, согласно той же доктрине, есть преступление. Ленинская практика построения внерыночной экономики весьма показательна и поучительна, обратимся к ней.

Прежде всего, о большевиках, дабы понять генетическую подноготную их эксперимента. Предтечи и отцы-основатели большевизма, если присмотреться к их родословной, в своем большинстве из стана разорившегося рыночной экономикой дворянства, взбешенного лишением своего привилегированного статуса буржуазно-демократическими преобразованиями, проникнутого патологической ненавистью к капитализму, вытиснувшего его, дворянство плюс челядь в лице духовенства, лакеев и пр. обслуги, на обочину жизни.¹ К ведению бизнеса способности нет, а работать руками как-то не хочется. Возвратить бы былое... Потерпев неудачу под ликом «народничества» мобилизовать крестьянство для неофеодального реванша, часть наиболее изворотливого экс-дворянства ухватилась за марксизм, увидев в нем инструментарий низвержения капитализма и реставрации неофеодализма силами пролетариата под видом реализации призрачного проекта «социализма-коммунизма».

За внешне «пролетарским» гримом ленинского большевизма кроется, по сути, экс-дворянское нутро. В словах Ленина: «Крестьянин, как мелкий хозяйчик, по природе своей склонен к свободной торговле, а мы считаем это дело преступлением».² – глубинно сокрыта барская психология неприятия торговли. Ибо... торгующий крестьянин – свободный крестьянин. Не просто вырывающийся из пут крепостного гнета, но и – потенциальный «буржуй», в марксистском понимании.

«Свобода оборота – это есть свобода торговли, а свобода торговли, значит назад к капитализму».³ – твердит Ленин.

«Мелкое производство порождает капитализм и буржуазию постоянно, ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе».⁴ – Прямая угроза дворянскому сословию и его привилегиям.

В этих ленинских словах генетический страх перед свободой торговли и патологическая ненависть к капитализму. Ибо капитализм несет свободу политическую вслед за экономической свободой, вымывая почву из под крепостных устоев феодализма. В органическом неприятии рынка – неодворянская сущность большевизма.

Практика большевизма – это, прежде всего, государственное насилие над природой рыночной экономики, с ее законом стоимости, для подавления в зародыше капитализма. Потому-то, на волне «триумфального шествия» первым делом большевистских владык стало запрещение торговли как «социального зла». – Подменив ее бюрократически управляемым продуктообменом в ручном режиме при полном запрете рынка. Этому был посвящен один из первых ленинских декретов, спустя два месяца после захвата власти. Документ заслуживает подробного изложения, ибо он – подлинное лицо коммуно-крепостного «царства свободы».

Написано 24—27 декабря 1917 г. (6—9 января 1918 г.).⁵

Здесь имеет место, по сути, условный помещик в лице «снабсбыткома» и реальные крепостные в лице рядовых членов «потреб-коммун» под неусыпным контролем иерархии большевистских советов снизу доверху.

Ленинская идея производственно-потребительных коммун получила свое развитие в проекте ПРОГРАММЫ ПАРТИИ, а именно:

«Принудительное объединение всего населения в потребительско-производительные коммуны... Немедленный приступ к полному осуществлению всеобщей трудовой повинности... Неуклонные, систематические меры к замене индивидуального хозяйничанья отдельных семей общим кормлением больших групп семей» (напечатано 9 марта 1918 г. в газете «Коммунист» № 5).⁶

Налицо принудительное прикрепление «всего населения» к большевистским коммунам, подобно прикреплению крестьян к помещичьей земле, плюс... внеэкономическое принуждение к труду.

За идеями дело не остановилось. «Декрет о потребительских коммунах был принят Советом Народных Комиссаров 16 марта 1919 года; опубликован 20 марта 1919-го в газете «Известия ВЦИК». Декретом все имеющиеся в городах и деревнях кооперативы объединялись в одну потребительскую коммуну. В нее входило все население данной местности; каждый гражданин обязан был стать членом коммуны и приписаться к одному из ее распределительных пунктов. Все местные потребительские коммуны объединялись в губернские союзы; единым центром всех союзов потребительских коммун являлся Центросоюз».⁷

«Декрет о потребкоммунах» (как и другие нормативные документы) есть не что иное, как административный акт запрещения рынка с его законом стоимости. Это акт подмены свободного товарооборота по закону стоимости натуральным продукто-перераспределением в ручном режиме через сеть коммуно-образований под контролем большевистского административно-бюрократического аппарата: принудительно изъять, пересчитать и... по воле властвующих перераспределить. – Налицо антирыночная, по сути, средневековая барщина. Этакий «крепостной коммунизм».

Антирыночный террор, однако, опережал принятие декретов. Мероприятия репрессивного характера с целью тотального подавления мельчайших признаков свободного товарообмена последовали сразу же после контрреволюционного захвата власти большевистским экс-дворянством:

«Пока мы не применим террора – расстрел на месте – к спекулянтам, ничего не выйдет... Пойманных с поличным и вполне изобличенных спекулянтов отряды расстреливают на месте» (из ленинской резолюции 14 (27) января 1918г.).⁸

«Расстрел на месте» означал без суда и следствия – узаконенный произвол, сопоставимый с легализованным на государственном уровне бандитизмом. Касательно «спекуляции» следует заметить, что в ленинском понимании:

«Крестьянин – спекулянт, потому что продает хлеб».⁹

То есть, попался сельский мужик на столичном рынке с торбой муки... – К стенке!

К чему привела большевистская практика полного запрещения торговли?.. – К тому, что город начисто оказался отрезанным от деревни... Следовательно, – к полномасштабному голоду в российских городах к весне 1918-го.

Под лозунгом «Хлеб – голодным!» большевики вероломно захватили власть. – Подходило время платить по векселям щедрых обещаний. А платить нечем... Казалось бы, выход из ситуации прост – разрешить свободу торговли, допустив смычку города с деревней. Тем более, что на тот момент:

«Гражданская война в основном закончена. ...Нет сомнения, что на внутреннем фронте реакция бесповоротно убита усилиями восставшего народа» (речь Ленина в Моссовете 23 апреля 1918г.).¹⁰

Увы... отсутствие внутреннего сопротивления еще сильнее обнажало несостоятельность большевистской затеи. Признав провал коммуно-эксперимента, следовало нести ответственность за преступный захват власти. Поэтому – только вперед! Покуда народ, опомнившись, не восстал против непрошенных самозванцев (волнения только-только начинались).

Вместо разрешения свободного товарооборота, основательно обанкротившийся на посту Предсовнаркома Ульянов-Ленин в мае 1918-го, бросив кличь «крестового похода», пошел на ужесточение антирыночных мероприятий: от тотального запрета торговли к тотальной продовольственной реквизиции.

22/V. 1918 г. Н. Ленин. «Правда» № 101, 24 мая 1918 г.¹¹

Громогласно призвав пролетариат к «массовому «крестовому походу» во все концы громадной страны... за хлебом» (идейное, по сути, натравливание рабочих на крестьян), большевики во главе с Лениным издают декреты «О продовольственной диктатуре» (принят ВЦИК 9 мая)¹² и о «Продовольственно-реквизиционной армии» (принят ВЦИК 27 мая).

Написано 26 мая 1918 г. Впервые напечатано в 1931 г. в Ленинском сборнике XVIII.¹³

«Крестовый поход» рабочих за хлебом в деревню... под топоры и вилы крестьян. Это – гражданская война! И Россия ее получила к лету 1918-го. – Полномасштабную гражданскую.¹⁴

Из июльского воззвания Ленина к питерским рабочим:

«Сидеть в Питере, голодать, торчать около пустых фабрик, забавляться нелепой мечтой восстановить питерскую промышленность или отстоять Питер, это - глупо и преступно. Это - гибель всей нашей революции. Питерские рабочие должны порвать с этой глупостью, прогнать в шею дураков, защищающих ее, и десятками тысяч двинуться на Урал, на Волгу, на Юг, где много хлеба, где можно прокормить себя и семьи, где должно помочь организации бедноты, где необходим питерский рабочий, как организатор, руководитель, вождь... Революция в опасности. Спасти ее может только массовый поход питерских рабочих. Оружия и денег мы им дадим сколько угодно».¹⁵

Насколько «массовый «крестовый поход» передовых рабочих во все концы громадной страны» был действтельно вызван необходимостью борьбы с голодом?.. – Откровение Ленина:

"Кажется, что борьба только за хлеб; на самом деле это – борьба за социализм".¹⁶

«Триумфального шествия деревенского Октября» в три месяца, как на то рассчитывал Ленин, увы... не получилось. Более того... по признанию самого Вождя:

«Отряды красноармейцев уходят из центра с самыми лучшими стремлениями, но иногда, прибыв на места, они поддаются соблазну грабежа и пьянства».¹⁷ «И мы наблюдаем поэтому, сплошь да рядом, те явления, что отряды сознательных работников, которые выходят из Питера и Москвы, часто на местах спиваются, превращаются в преступников».¹⁸

Тем не менее, на июльском съезде Советов Ленин успокаивал:

«Глубоко ошибается тот, кто думает, что социализм можно строить в мирное спокойное время: он везде будет строиться во время разрухи, во время голода, так и должно быть».¹⁹ – «Мучительный голод нас силой подвел к задаче чисто коммунистической».²⁰

Поскольку при обильном кровоизлиянии гражданской войны реквизиционный результат оказался ничтожным (реквизировать было нечего), то через полгода пришлось от тотальной реквизиции перейти к тотальной реквизиционной продразверстке: «Декрет о введении продразвёрстки на хлеб» от 11 января 1919 года. «Чем дальше в лес – тем больше дров». В феврале 1919-го Ленин антирыночный принцип социализма вносит в проект программы РКП(б).

«Правда» № 43, 25 февраля 1919 г.²¹

Кровопролитие Гражданской войны продолжилось с новой силой... На фоне заверений, вроде: «Мы научились применять разверстку, т. е. научились заставлять отдавать государству хлеб по твердым ценам, без эквивалента»,²² одно за другим следовали ленинские заклинания:

«Свобода торговли есть возврат к капитализму... И мы говорим, что это есть государственное преступление, и в борьбе с этим мы не уступим ни на йоту».²³

«Крестьянин есть собственник. Он желает продавать хлеб свободно, он хочет «свободы торговли», он не понимает, что свобода продажи хлеба в голодной стране есть свобода спекуляции, свобода наживы для богачей. И мы говорим: на это мы не пойдем никогда, скорее ляжем все костьми, чем сделаем в этом уступки».²⁴

И так было... покуда не грянул Кронштадт под лозунгом «Даешь советскую власть без большевиков!». Лишь тогда Ленин спохватился...

«На экономическом фронте, с попыткой перехода к коммунизму, мы к весне 1921 г. потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное нам Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение, гораздо более серьезное, гораздо более существенное и опасное. Оно выразилось в том, что наша хозяйственная политика в своих верхах оказалась оторванной от низов и не создала того подъема производительных сил, который в программе нашей партии признан основной и неотложной задачей. Разверстка в деревне, этот непосредственный коммунистический подход к задачам строительства в городе, мешала подъему производительных сил и оказалась основной причиной глубокого экономического и политического кризиса, на который мы наткнулись весной 1921 года. Вот почему потребовалось то, что, с точки зрения нашей линии, нашей политики, нельзя назвать не чем иным, как сильнейшим поражением и отступлением».²⁵

Нужно было три года большевистских издевательств над природой рыночной экономики с ее законом стоимости, стало быть, – над народом, дабы Ленин, наконец, понял:

«...Пытаться запретить, запереть совершенно всякое развитие частного, негосударственного обмена, т.-е. торговли, т.-е. капитализма, неизбежное при существовании миллионов мелких производителей. Такая политика была бы глупостью и самоубийством той партии, которая испробовала бы ее. Глупостью, ибо эта политика экономически невозможна; самоубийством, ибо партии, пробующие подобную политику, терпят неминуемо крах».²⁶

«Необходимо дело поставить так, чтобы объективный ход капиталистического хозяйства и капиталистического оборота был возможен, ибо это нужно народу, без этого жить нельзя».²⁷

И... совсем уж (без комментариев):

«Нам не жалко дать иностранному капиталисту и 2000% прибыли, лишь бы улучшить положение рабочих и крестьян, - и это нужно осуществить во что бы то ни стало».²⁸

Стоило ли столько крови лить?.. – Невинных жертв бредового эксперимента (более 10 миллионов жизней), количественно сопоставимых с суммарными жертвами Первой мировой всех стран вместе взятых. Ради чего?.. – Ради надуманной идеи якобы построения «бесклассового» общества... средневековыми методами подмены свободного товарооборота по закону стоимости государственно-бюрократическим перераспределением продуктов труда.

Кстати, о «социальной справедливости» в большевистском исполнении:

«При происходившем быстрыми темпами тотальном огосударствлении (национализация банков, земли, промышленности, жилья, системы распределения материальных благ и т.д.) требовалось большое количество служащих, которые бы все это учитывали, контролировали, распределяли и всем управляли. Госаппарат разбухал с ужасающей быстротой. В.Д. Бонч-Бруевич писал по этому поводу: "Не прошло и нескольких месяцев нового бытия, как Петроград и Москва, а за ними все города и веси необъятной России битком были набиты новым чиновным людом. Кажется, от самого сотворения мира до наших дней не было нигде такого колоссального, вопиющего числа чиновников, как после Октября". Согласно переписи 1920г., в Москве числилось не менее 230 тыс. служащих государственных учреждений. В 1921г. бюрократия в Советской России составляла 5,7 млн. при численности населения 61 млн. человек. Для сравнения: в 1913г. в Российской империи при численности населения в 174 млн. человек на государственной службе находилось 253 тысяч чиновников».²⁹

Таковы плоды «социально-бесклассовой» по ленинскому плану новостройки Страны советов всего за три года. Большевистская реставрация неофеодально-дворянского паразитизма даже не в квадрате, а в кубе превзошла саму себя. Если при царе в 1913г. процентный состав госслужащих по отношению к населению составлял 0,15%, то при большевиках в 1920г. процентный состав таковых вырос до 9,34%. Получается: при уменьшении численности населения России с 1913г. по 1920г. в 2,85 раз, госбюрократический аппарат вырос в 22 раза. В пересчете на душу населения – в 60 раз!

Это называется «построили бесклассовое общество социальной справедливости»! Все социальные пороки феодализма в паре с капитализмом вместе взятые меркнут на фоне паразитического питомника компартийного неодворянства при большевистской власти. Там, где закон стоимости сам собою блестяще выполняет роль идеального регулятора экономики без единого бюрократа, большевики, административно заблокировав этот закон тотальным запретом на торговлю, наплодили неслыханную в истории армию партноменклатурных дармоедов. Которые только тем и занимались, что у одних отбирали – среди других распределяли. Уютно сами на чужом труде при этом паразитируя, что, по сути, равноценно эксплуатации труда. Таков итог воплощенного в жизнь политэкономического невежества марксизма, умноженного на большевистскую, под фальшивым лозунгом «социальной справедливости», реставрацию неофеодализма.

Самоцелью большевистских вождей была, разумеется, не сознательная реставрация феодализма как общественно-экономической формации, а под лукавым маревом «народной власти» возрождение своего господства дворянского и своих привилегий: где они господа, а народ – быдло. Но... оказавшись у власти, большевистские сановники, в силу своей генетически дворянской наследственности, не могли ничего иного воссоздать, кроме как родного им неофеодализма со всеми его атрибутами: начиная с антирыночно-крепостного базиса экономических отношений и до... тоталитарно-автократической надстройки во главе с компартийным монархом. Здесь и партноменклатурное сословие большевистских вельмож, и, по сути, закрепощение рабоче-крестьянских подданных, и внеэкономическое принуждение к труду (барщина), и натуральное в ручном режиме продукто-перераспределение... – В худшем варианте.

Тест на закон стоимости дает не только практика его нарушений или запрещений, но и... его восстановлений в своих правах. НЭП очень показателен в этом отношении. Достаточно было полтора года свободного товарообращения, чтобы поразить результатами экономического возрождения всех, включая большевистских вождей. На IV Конгрессе Коминтерна в ноябре 1922г. Ленин говорил:

«Итак, я спрашиваю теперь: после этого небывалого и неожиданного бедствия, как обстоит дело сейчас, после того, как мы ввели новую экономическую политику, после того, как мы предоставили крестьянам свободу торговли? Ответ ясен и для всех очевиден, а именно: крестьянство за один год не только справилось с голодом, но и сдало продналог в таком объеме, что мы уже теперь получили сотни миллионов пудов, и притом почти без применения каких-либо мер принуждения. Крестьянские восстания, которые раньше, до 1921 года, представляли общее явление в России, почти совершенно исчезли. Крестьянство довольно своим настоящим положением. Это мы спокойно можем утверждать» («Правда» № 258, 15 ноября 1922 г.).³⁰

То же самое Ленин признал в интервью иностранному корреспонденту:

«В России числится громадное большинство мелкокрестьянского населения, которое с необыкновенным усердием бросилось теперь на производство и достигло громадных, почти невероятных успехов, особенно если принять во внимание неслыханные разрушения гражданской войны, голода и т. д. Мелкие крестьяне достигли при этом таких успехов, что с необыкновенной легкостью и почти без всякого принуждения внесли государственный налог, исчисляемый сотнями миллионов пудов хлеба. Поэтому, справедливее будет сказать: гигантское большинство населения, имея производство очень мелкое по размеру, дает самую громадную прибыль, находясь в руках частных лиц».³¹

За годы НЭП-а, по 1927-й, экономика страны практически восстановилась, достигнув довоенного уровня. Однако... То, что хорошо для народа, плохо для компартийного неодворянства, успевшего вкусить сладостей барской жизни. Ведь свобода товарно-денежного обращения вымывала экономическую почву партноменклатурной собственности, но которой покоилось их благополучие.

"В области НЭП-а мы не столько сражались, сколько были сражаемы",³² – вынужден был признать Ленин в январе 1923-го.

«С товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля-продажа, торговля. Потрудитесь приспособиться к ней, иначе стихия купли-продажи, денежного обращения захлестнет вас!»,³³ – предостерег вождь большевизма своих соратников.

Это – прямая угроза для партноменклатурной власти, отчетливо осознаваемая Лениным:

«Год пережили, государство в наших руках, - а в новой экономической политике оно в этот год действовало по-нашему? Нет. Этого мы не хотим признать: оно действовало не по-нашему. А как оно действовало? Вырывается машина из рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то, не то нелегальное, не то беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то частнохозяйственные капиталисты, или те и другие, - но машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины».³⁴

Было ли раскаяние большевистского вождя за порочную практику антирыночного эксперимента?.. – Увы, - нет.

«Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед. Только под одним этим условием мы отступили назад в проведении нашей новой экономической политики... чтобы после отступления начать упорнейшее наступление вперед,³⁵ – уверял Ленин.

Величайшая ошибка думать, что НЭП положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому».³⁶

Дальнейший ход развития был предрешен. Сломав на рубеже 20-30гг. хребет крестьянству насильственной коммуно-коллективизацией, поставив при этом под запрет свободу товарно-денежного обращения, последователи Ленина продолжили начатый курс на реставрацию компартийного неофеодализма под «социалистической» вывеской. И им это удалось. Только, увы...

Длительное нарушение принципа социальной справедливости по закону стоимости привело к основательной деградации производительных сил и потерю ими способности к саморазвитию (нежелание и неумение людей трудиться) и, в итоге, к закономерному краху всего проекта. Преодолевать деформацию производительных сил, однако, приходиться по сей день. Такова цена пренебрежения естественными законами свободно-рыночной экономики в силу политэкономического невежества. Таков трагический итог испытания ЗАКОНА СТОИМОСТИ на практике.

Провальная большевистская практика – яркая демонстрация человеческого бессилия перед лицом объективных экономических законов, включая, прежде всего, закон эквивалентного = социально справедливого товарообмена.

Воистину... Дабы ощутить действие закона – достаточно его нарушить.

1. В составе ленинского ЦК был лишь один-единственный пролетарий – А.Г. Шляпников.

2. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.42, с.77.

3. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.43, с.61-62.

4. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.41, с.6.

5. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.35, с.205-210.

6. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.74-75.

7. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.38, с.470. Примечание 48.

8. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.35, с.311-312.

9. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.38, с.363.

10. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.233-235.

11. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.357-364.

12. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.317. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ ДЕКРЕТА. 8 мая 1918г.

13. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.374. «Тезисы» легли в основу Декрета ВЦИК о «Продармии».

14. Ленин В.И. – идейный вдохновитель и организатор Гражданской войны в России.

15. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.521-522.

16. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.449.

17. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.428.

18. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.448.

19. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.501.

20. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.36, с.405.

21. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.38, с.89-99.

22. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.39, с.357.

23. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.39, с.357.

24. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.39, с.407.

25. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.44, с.159.

26. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.43, с.222.

27. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.45, с.86.

28. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.43, с.182.

29. Учебник: «ГОСУДАРСТВЕННАЯ СЛУЖБА». Институт государства и права РАН, Институт госуправления и социсследований МГУ им. ЛОМОНОСОВА. Издательство "ДЕЛО", МОСКВА, 2000.

30. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.45, с.285.

31. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.45, с.267.

32. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.45, с.410.

33. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.44, с.207-208.

34. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.45, с.86.

35. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.45, с.302.

36. Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т.44, с.428.